История четвертая, продолжение

[k_und_k]

Утро еще не разомкнуло оковы городских стен, а дом сеньора Эрреры в предместье. Ворота закрыты. Решение?
По уставу - подойти к караульному, показать черный с серебрянным набалдашником жезл альгвазила, и воспользоваться предназначенной для служилых людей калиткой.
Вот только на воротах каждого проходящего в специальную книгу пишут. Совету же Севильи вовсе не следует знать, что этой ночью в городе был разбит осколок портового патруля, а стражники пробирались домой поодиночке. Что, да как, Дон Хорхе узнает. Не из тех дополнительных ушей, что, бывает, по ночам в дом алькальда заглядывают, а из отчета самого Санчо.
Так что, ради сохранения грозной славы, придется окунуться в места со славой дурной. Однако обладающих приятным свойством - в них старая мавританская стена особенно тонка.
И уж там господина альгвазила отлично знают. Попросту потому, что инспекция публичных домов входит в его обязанности. Разумеется, к такому гостю выходит сам хозяин притона. Неизменно ходящий пусть не под костром, но под плетьми. Впрочем, порт без шлюх невозможен. Настолько, что смирилась даже всемогущая инквизиция. Смирилась, и предпочла порочный промысел строго регламентировать.
Прислуга, готовая принять у клиентов плащи и шпаги, замирает в недоумении. Зато объявляется владелец заведения. По виду - почтенный купец или секретарь влиятельной персоны. В общем, один из представителей племени апикарадо, людишек, что из подлого сословия выбились, к благородному же пристали не более, чем лошадиный каштан к сапогу.
- Сеньор Санчо! Рад вас видеть. Впрочем, прежде вы инспекции проводили только в субботу днем! О! Дон де Эспиноса! Давненько не захаживали... А зря, у меня есть девочки, которые о ваших подвигах пока только наслышаны. Неужели вы, ко всем достоинствам, еще и врач? Или вы сегодня клиенты?
- Никоим образом не клиенты, - отрезал альгвазил, - Именно, что инспектора. Желаем проверить, все ли мучает городскую стену бессонница.
- Безусловно, мучает. Именно поэтому у нас вино не дороже, чем в Триане.
- Отлично. Кстати, Диего, какими это талантами ты отличился в сих стенах?
Школяр лишь покраснел.
- Старая история. Меня тут год не видели.
- Но помнят! Выкладывай. Все равно узнают.
- По дороге, хорошо?
- Идет, - Санчо повернулся к содержателю блудилища, - Милейший, собери-ка мне ужин. На полдюжины персон. Ну и человека, который все это доволочет до моего дома.
- Извольте чуть подождать... Эй, слышал? Быстро! И посчитай цену для сеньоров при исполнении не как обычно, а как в простом трактире.
Слуга исчез.
- Зачем нам носильщик? - удивился Диего - Нам нужно столько снеди, что вдвоем не утащить? На двоих же?
- На каких двоих? Это ты один, меня же гораздо больше. Если считать с женой и детьми. Которые, если отец пришел с дежурства, немедленно просыпаются...
Ждать пришлось недолго. К двум тяжелым корзинам прилагался невзрачный человечек, чем-то похожий на ослика - то ли ростом, то ли нарочито глупым выражением лица, то ли способностью неспешно тащить груз равный собственному весу.
- Ну, и где история?
- Не при этом же, - Диего кивнул назад, - или ты хочешь знать то же, что и все?
- Для начала.
- Тогда - знай, что в это логово порока я заглянул всего разок. Подробностей не упомню, когда меня туда заволокла компания хмельных студентов, у меня голова уже шла кругом. Иначе я бы просто не пошел. Не помню, в общем, ничего - ну, кроме того, что кошель мой опустел. Зато с тех пор во всяком квартале, по которому я ночкой с виолой пройду, ставни запирают, а девиц сажают под замок, - Диего приподнял уголки губ. - Совершенно, кстати, напрасно: мои земляки в университете уверяют, что спится под мою музыку куда крепче, чем под лекции про звездное небо.
- И это все?
- Пока все.
Санчо глянул в лукаво искрящиеся глаза. Конечно, факел... А еще гордость, яркая, мальчишеская. Похоже, сегодня парень научился совмещать скромность и достоинство.
Впрочем, это не все: кое-что он помнит, и не прочь похвастаться - с глазу на глаз. Хорошо. Дом рядом. Тянуть с собой бордельного служителя так и так не следует. А потому надо поделить тяжести. И потребовать продолжения истории.
Диего привычно повесил корзину на локоть. Что значит холостяк, да небогатый - на рынок послать некого, а по трактирам столоваться денег нет. Есть, конечно, и бедные студенты - но такой прилипала больше съест по дороге, чем принесет благодетелю. Валленштейн, помнится, об такого шпагу сломал, а святой Игнатий - ногу. Во второй уже раз. А "Терновник" прячет в ладони подбородок, отчего лицо его стало несколько детским. Думает, как лучше рассказать свои настоящие похождения. Не будет же он врать человеку, который его только что спас!
- Что случилось на деле? - начал, наконец. - Как я и говорил, года через три студенческой жизни меня затянули в это самое заведение. Я сопротивлялся, к стыду моему, слабо. Вино любого бойца превратит в чучело для отработки ударов - как мы сегодня и видели.
- Но почему к стыду? Кто без греха?
- Видишь ли, у меня есть невеста. Чуть ли не от рождения. Так я, как поступал в университет, клятвенно пообещал ее родителям, что до свадьбы буду беречься не хуже девицы. Ни с кем, и никогда. Ни со шлюхой, ни с герцогиней. Дурная хворь им в роду не нужна. Мол, приспичит - являйся, да торопи со свадебкой.
А тут - приволокли, иначе и не скажешь, в этот самый бардак, сунули девкам. Мол, сделайте мужика. Не то, мол, про земляка пойдут слухи, вроде тех, что Кеведо про Гонгору распустить пытался. После такого уйти я не смог - тогда. Тем более, как раз написал сильву-другую в подражание великому кордовцу...
- Вот незадача! - хохонтул Санчо, - Я в стихах не бельмеса, но всегда держал сторону Кеведо... Который, вроде, наш.
- Ну, по мне - так сейчас никого лучше не осталось. Разве де Риоха... Но дело не в этом, а в том, что талант Франсиско Кеведо, сидит в человеке, которому я б руки не подал. И вот доказательство: тогда он сидел в тюрьме за пасквили на славного нашего короля Филиппа, храни его Господь! А ведь столько лет при дворе кормился, и посытней, чем многие. Со скуки, верно, написал десяток ядовитых виршей и на Гонгору, даром, что тот был королевским капелланом. В иных обзывал успешливого соперника иудеем, в иных - упирал на склонность к азартным играм, в третьих - обвинял в греческом пристрастии.
- То есть в мужеложстве?
- Именно. Ну и куда мне деваться было? С серебром я простился сразу, со всем и заранее - и, разумеется, оказался прав. Помню, как мою шпагу в угол сунули - вот ее вернули в целости. А дальше - как отрезало. Не помню ничего. Зато отчего-то с тех пор полагаю женщин, коим я достался, пусть и падшими, но добрыми и душевными. Что интересно, они меня тоже помнят - крепко и хорошо. Если верить приятелям-завсегдатаям. Теперь, боюсь, без визита к врачу к невесте меня не подпустят.
Между прочим, ребята с медицинского уважают сеньора Торквемаду, который осмотры не регламентировал, а перевел всех шлюх в Кастилии к чертям на дым, но я с некоторых пор предпочитаю ему сеньора Лойолу, который дал бедным девицам кусок хлеба, чтоб им не приходилось торговать собой. Когда с одной стороны - костер, а с другой, живот не подводит, всякая останется честной. И пусть дурная хворь и именуется французской, хотя приволок ее на Полуостров Колумб! Что еще... Ах, да - с тех пор меня сравнивают чаще с графом Вильямединой, чем с самим Гонгорой. Оно и верно - если б не твоя рука, я бы сегодня, точно как граф, закончил жизнь в ночи и молчании... В стихах звучит романтично, а на деле - страшно. И нелепо как-то.
- Для того и существуют друзья. Но, если правду? Как скоро ты закончился?
- Ты о чем?
Санчо хохотнул.
- При следующей инспекции я поспрашиваю девок, они мне и расскажут.
- Не расскажут.
- Это еще почему?
- Потому, что алькальд закроет заведение еще верней альгвазила.
- Верно... Ну ты и жук!
- На вашем фоне, сеньор - простой навозник.
- Не годится. Навозники черные. А ты зеленый.
- Тогда саранча.
- Ты такой проглот?
- Точно.
- Придется прятать от тебя жену. Ей нравятся мужчины с хорошим аппетитом.
- Тогда у меня великий пост и больной желудок.
- Не стоит жертв, друг.
- Какие жертвы? На ночь много есть вредно. И вообще, объедание друзей - манера мошенника, а я судья!
Но вот тяжелые корзины сгружены наземь, и ключ поворачивается в замке.
- Я не герцог и не граф, - альгвазил словно извиняется, - у меня в доме нет тысячи глаз, чтоб уследить за вором. Приходится замыкать двери, хоть это и по-купечески. Эх, надо бы смазать, да все недосуг...
Как ни осторожничал, калитка скрипнула. На звук откликнулся звонкий, молодой голос:
- Это кто спит? Ох, говорила мне мама - не ходи за альгвазила, не будет тебе жизни: ночью улицы обходит, утром будит, в полдень спит, вечерком отчет строчит. А жена с детьми - словно сироты, только поздороваться! Вот и приходится мне, горемычной, пораньше вставать... Ой, да ты не один!
Высунувшаяся в окошко женщина являла б собой типичный образ замужней андалусийки, но за обильными формами строгой хозяйки и матери семейства все еще угадывается скрытый внутри временем образ гибкой севильской девчушки, озорной и ласковой. Сеньора Марина поймала взгляд Диего. Улыбнулась, словно ответила: "На самом деле я такая. А остальное - годы, дети, да много вкусной еды".
Сеньор Эррера между тем завел оправдания.
- Стал бы я сам с собой беседы разводить... Встречай гостя, Марина. Вот мой новый сослуживец и друг, дон Диего де Эспиноса.
- Ты рассказывал, - жена альгвазила исчезла в окне, чтоб мгновение спустя появиться на пороге, - Здравстуйте, дон Диего. Хорошо, гостя-то встречу. А вот тебя отправлю по трактирам. Я-то ничего не наготовила! А если уж ты взялся принимать гостей, так изволь, чтоб стол ломился!
- Уже. Не могу же я оставить жену наедине с чужим мужчиной, пусть и другом. Диего, затаскивай добычу.
Увидев горы снеди, жена алькальда сменила гнев на милость.
- За что я тебя и люблю, - объявила, - Что тебя и разнести не за что. Вот поверите ли, дон де Эспиноса - я андалусийка, и я не терплю скандалов.
- Охотно верю. И - просто Диего.
Сеньора Эррера спала с лица.
- Что случилось?
- Ничего. Сама видишь, оба живы, целы. Просто подвернулся повод смыться из патруля раньше времени.
Но что укроется от женского взгляда? Даже то, чего мужчины не заметили.
- И этот повод - дырка на мантии дона Диего? От рапиры?
- Я просто напоролся впотьмах на какую-то штуку. Их много в порту...
Санчо поморщился. Диего врет - и краснеет. Кстати, когда про бордельные похождения разливался - не краснел. Но тяжело придется парню, как женится. А женится он скоро. Бакалавр права, альгвазил, невеста уже есть. И станет ли ее родня ждать, пока он найдет себе другую, или подхватит дурную болячку в непотребном заведении? Зато самому Санчо приходится плохо уже сейчас.
- Штуковина, верно, была закутана в плащ, и недурно фехтовала?
- Лучше меня, но хуже вашего мужа, - признался Диего. - Который спас мне жизнь и предложил несколько уроков. И я был счастлив принять его великодушное предложение.
- Ясно. Значит, друзья? Отлично. Подождите тут, выкурите по трубке. Я одену детей и стол накрою.
Исчезла в глубине дома.
- Зачем дымить? Никогда не понимал этой привычки.
- Это оттого, что ты не семейный человек. Трубка - отличный повод побыть одному. И мне, и ей. Хорошо, ныне табак вышел из моды, и дамы больше не дымят. Я вот выколочу трубочку, набью, разожгу, попущу пару затяжек... А ты будешь скучать.
- Почему? Я буду твой сад разглядывать.
Тем более, посмотреть есть на что. Спрятанный за глухой каменой оградой уголок рая... Жар иссушенного солнцем камня вокруг - а внутри тот же камень орошает струйка воды, торжественно бьющая в небольшом фонтане, обегает забор, роняет капли на корни апельсиновых деревьев и кустов шиповника. Последние хитро расположились вдоль ограды - и воду проще подвести, оперев на продетые в отверстия в камне рейки, а красавцы в охотку служат стражами. Попадешь к ним в шипы - не вырвешься.
В садах у герцогов розы и мрамор, у Санчо шиповник и дерево. Но прохлада - та же.
- Кстати, почему не розы?
- Не знаю, - Санчо отвлекся от раскуривания трубки, - Мне эти больше нравятся. Может, тем, что ничего не прячут, сворачиваясь в бутон, а раскрываются до донышка.
На крыльце появилась сеньора Эррера. Та же, да не та - не только детей приодела, но и сама нарядилась. Платье - того самого цвета, который англичане нахально прозвали елизаветинским - отделано по рукавам желтым шнуром. Сверху сюрко с широкими прорезями. Очень ярко! Впрочем, не ярче жемчужной нитки на шее и светлой улыбки.
- Ну, вы и красавица, донья Марина! - Диего игру на виоле руками изобразил.
- Красавица, - подтвердил Санчо, - а как иначе?
"Красавицу" его жена приняла как должное, но титул отвергла.
- Вот никакая я не донья. И хорошо, между досок себя зажимать не надо и вечный траур не обязателен. Зато родила шестерых, и все живы.
- За что я тебя и люблю, - заметил Санчо, - Ну что, к столу?
Увидев который, Диего только руками развел.
- Я столько не съем. Саранча сильна только числом.
- Ничего, помощники найдутся... Аж шестеро. В этом доме вкусненькое не залеживается.