k_und_k

- Осторожней... Теперь пройдем к новому котловану. Уверяю, не пожалеете! Вам, моряку, это может быть весьма любопытно.
Лейтенант королевских галер поднимает глаза к небу в молчаливой мольбе, которую нахмурившиеся небеса не желают замечать. Не видит Бог, не видит и итальянец - уже повернулся спиной и скачет себе через лужи. В Андалусии сухой климат? Не осенью, и не сегодня! Вот четыре месяцы назад, когда он впервые нацепил лейтенантскую перевязь, и верно, было сухо. Жаркий ветер гнал пыль по улицам. Мелкую глинистую пыль, которая никогда не заканчивается в Андалусии. Из-за этой самой пыли тогда и удалось отговорить сестру от вздорной идеи топать венчаться пешком. По улицам. Чтоб весь город на ее наряд подивился.
Закон-то против роскоши не писан только невестам да беременным.
А теперь эта самая пыль обратилась грязью. Менее вездесущей, но куда как более приставучей. И если на брусчатке ее еще можно терпеть, то здесь, на стройке... А инженеришка тянет за собой.
Бумаги подписаны - чего ему еще надо, чудовищу? А ведь приходется идти. Вдруг и правда что важное? Хотя, верней, месть за шутку с раками. Ну и что, что прошло уже месяца два! Итальянцы злопамятны... Вот не было грязи - и все дела решались в конторе. Десяток любезных слов, перо, уже смоченное чернилами. Все, что требуется от Антонио де Рибера - закорючка. Точней, две - одна - в расходной ведомости флота, другая - в приходной ведомости подрядчика. Цифры разные, но разве это преступление? Флот платит столько, сколько и собирался. "Выдано сто полновесных ээскудо" - казенный кошель вскрыт для пересчета, десяток золотых случайно забиваются за отворот пышного рукава. Перуджианский жук этого не замечает до тех пор, пока лейтенант не видит, какие цифры тот выводит в собственной книге. Случайность. Потом, обнаружив в складках одеяния сумму, равную месячному жалованию господина, дворецкий дона Антонио неподдельно удивится.
- Сеньор мой, а вы меньший транжира, чем кажетесь! - провозгласит довольно, чтоб слышали и прочие подлецы, не допущенные к гардеробу хозяина. - Но вечно забываете собственные деньги. Нельзя быть таким неосторожным. Вот... целых девять ээскудо!
Разумеется, откуда хозяину знать, что их было десять, довольно сообщит этот прохвост, забравшись на чердак навестить горничную.
Да, старый дом де Рибера заново выкрашен, и в нем снова полно народа! А все почему? Потому, что старший сын и наследник славного имени что ни неделя, выводит перышком в ведомостях подрядчика гордую свою подпись. Точно пониже вписанных заранее слов: "Получено из казны королевских галер Андалусии - пять сотен полновесных ээскудо".
Понятно, кто-то кого-то надувает. Но не короля и не адмирала, коим Антонио служит вот уже второй месяц. Если кто-то проверит книги на эскадре - все в порядке, на бумаге убыло столько же золота, сколько и на деле.
А как хитрый итальянец будет разбираться с вложившимися в строительство новых галерных доков купчишками - его дело!
Но, что самое главное, дон Антонио никогда не берет никаких подношений. Просто он щедр. И неловок. И очень радуется, если верный слуга находит несколько золотых в складках платья!
Вот только попробуйте-ка попрыгать по раскисшей бурой глине, и не выронить ни одного золотого из-за обшлага! И камзол тоже жалко. Стоит как раз вдвое от обычной добычи. И ради чего весь риск? Чтобы полюбоваться на наполовину залитую дождем яму, да выслушать похвальбу итальяшки?
Который немедленно оборачивается, словно укоры вырвались на язык.
- Я там приостановил работы. Людей пока перебросил на другие котлованы. День-два работа терпит. Тем более, что дон де Эспиноса притащил собственную помпу! Так что дождь ничуть не мешает его изысканиям. Ну, вот, почти пришли... Осторожней, скользко!
Ухватил за локоть. Интересно, сколько монет вечером обнаружит дворецкий?
Внизу - фигура, которую перепутать не с кем. Мешковатая мантия зеленого бархата вкупе с академическим беретом означают, что скоро доведется свести знакомство с человеком, про которого сестра все уши прожужжала.
Как же. Школяр нагло нарушает королевский закон, прикрываясь старинными правами университета. При этом служит королю, не берет взяток - ха, теперь Антонио известно, как это делается! Дерется один против двадцати. И, наконец, пишет стихи.
Ана ждет не дождется, когда, наконец, выйдет замуж и начнет создавать вокруг своего мужа изысканное общество. Так что человека в зеленом она к себе затащит непременно. И муж не возразит, поскольку числит младшего алькальда в приятелях, и знаком с ним отнюдь не заочно.
Антонио морщится, словно лимон ест. Припомни черта... Вот и Гаспар. Всем бы хорош сестрин жених, да больно часто напоминает, на чьи деньги куплен лейтенантский патент. Заодно с теплым местом при адмирале.
Итальяшка между тем кричит вниз:
- Диего! Как дела? Нашел что-нибудь? Ну, кроме колокола?
- Кое-что из медяшек. И зарисовал бортовые крепления. Больше, пожалуй, я ничего сделать уже не смогу.
- Жаль. "Тринидад", надо же! Слышите, Антонио, мы нашли "Тринидад"!
Чтобы всплеснуть руками, ... отпустил локоть лейтенаната. Слишком резко. По краю раскопа шли доски - но под дождем они, казалось, превратились в пластины твердого мыла. Восстановив равновесие - судя по тяжести за обшлагами, некоторые монеты там держатся, словно баскские ополченцы в Пиренеях - де Рибера осторожно подошел к краю ямы. Спросил, сердито уставившись вниз:
- Сеньор алькальд, что вам вообще понадобилось там, внизу?
- Как что? Это же порт! Моя земля. Здесь я всюду вхож, хотя и не везде меня ждут... Да и интересно, дон Антонио! - суконная перчатка провела по лицу, не сделав его ни чище, ни суше.
- Что тут может быть интересного для поэта? Я - дело иное, меня начальство отправило, глянуть, как работы спорятся. Кстати, мы разве знакомы?
- Так ведь "Тринидад"! Вы что, не слыхали о корабле, который чуть было не списал все королевские галеры разом?
- Нет. Но, право, истории я бы предпочел слушать не здесь, а в местечке поуютней - и с крышей над головой. И, если не секрет, где вы взяли помпу?
- Одолжил на "Сан Херонимо". Вместе с командой. Им все равно становиться на чистку днища.
Антонио нахмурился еще сильней. Аж черные брови сомкнулись.
- Вы водитесь с этими бродягами с галионов?
И получил в ответ:
- Я со всеми вожусь. Служба такая. Не желаете спуститься ко мне?
Антонио так отшатнулся, что чуть не сверзился вниз. Нет! Не то, чтобы было совсем нелюбопытно... Еще недавно он был знаком с галерной службой разве по стихам дона Мигеля де Сервантеса, да по путевым заметкам ходивших на похожих посудинах в Святую Землю паломников. А потому был вовсе не прочь сверкнуть познаниями перед иными офицерами эскадры, смеющими задирать нос перед новичком лишь потому, что имели счастье купить должность и звание раньше, да приобрести богатый опыт неизменного стояния у стенки. Один-два выхода в год - вниз до Кадиса и обратно, подаваемые как великие путешествия, Антонио справедливо почитал за разновидность официальной загородной прогулки. Вроде той же городской охоты.
Но лезть считать зубы в глиняном зевке земли, нарядившись в лучший камзол? Новенький, выкроенный по удобной парижской моде, но по мадридской моде черный. Тут жалко даже сапог!
Однако отвечать следует вежливо.
- Вы же все зарисовали? Я вполне доверяю вашей руке.
- А зря. Я поэт, а не художник. А сей древний остов маэстро Сурбарана отчего-то не вдохновил. Впрочем, помимо рисунков, мне досталась кое-какая добыча: судовой колокол, некоторые крепления... Да тут все любопытно! Не поверите, до чего может отличаться манера класть обшивку судна столетней давности от нынешней! Впрочем, не желаете спускаться - тогда я поднимусь. Делать внизу, кажется, уже нечего. Разве только позабавиться...
Младший алькальд закатал широкий рукав зеленой мантии. Шерстяную рубаху он жалеть не стал. Составил пальцы лодочкой, и быстро - словно змея на мышь бросилась - ударил щепотью в блестящий от влаги и черный от времени борт.
Рука прошла насквозь. Пальцы разжались, поболтали. На помпе бросили работу.
- Ох ты! - пожалуй, этот возглас был наиболее пригодным для того, чтобы сохраниться на бумаге.
- Вот такая труха, - подытожил Диего, - К завтрашнему дню корабль развалится под собственным весом. В этом дереве уже больше воды, чем сосны...
Время подробных объяснений пришло чуть позже. В кабачке, возле пылающей малиновыми углями жаровни. И, разумеется, под здоровенное блюдо раков, горячих, с кинзой, чесноком и белым вином - что может быть лучше приятельской беседы. Как бы о делах... Вот, например, разобрать наброски странного корабля с колесом, вроде мельничного, посередине корпуса.
- Тут у нас что?
- Тут колесо крепилось.
- А котел?
- Котел, как и другие Секретные части, был сдан в арсенал Барселоны... Теперь, стало быть, у мятежников.
Вот и хорошо. Никто не позовет смотреть на прокопченную медяшку. А вот история - хороша! Оказывается, еще при деде нынешнего короля некий умелец соорудил судно, что ходило не на веслах и не на парусах, а силой сжигаемых дров. Показал королю... Филиппу Второму понравилось. Изобретатель получил щедрую награду. И верно, дело того стоило: с новоизобретенной машиной двухсоттонный "Тринидад" забегал на полном штиле шустрей любой галеры. На месте вертелся чище блохи, при этом сохранял часть борта не занятым для установки пушек. Казалось, участь гребных флотилий решена. Но все, что осталось от пожирателя поленьев - запись в архиве, засекреченный механизм, зеленеющий в захваченном мятежниками арсенале, и тлен, пробиваемый даже не кулаком - тычком пальцев.
На вопрос - почему, Диего только поднял бровь.
- А что у нас все решает? Король в восторге, адмиралы тоже. Но вот приходит скромный такой человечек с чернильными пятнами на пальцах. И приносит калькуляцию: сколько стоит пища для гребцов. И сколько - дрова. Тут адмиралы вспомнили, что открытый огонь на корабле - это очень опасно. И с "Тринидада" сняли колеса... Тогда в Испании хватало людей.
- А сейчас, боюсь, недостаточно денег.
Слово за слово, стакан за стаканом. И все хорошо, пока пьяное внимание не ловит доселе ускользавшую мелочь.
- Дон Дьего, мало того, что ты разбавляешь вино водой, так еще и пропускаешь!
- Я вообще почти не пью. Да и тебе довольно, дружище.
Ровный тон не помог.
- Мало того, что ты меня пытался подпоить, так теперь еще и учишь? И глаза бегают...
Вскочил, рванул из ножен рапиру - и тут из-за обшлагов посыпались золотые. Антонио растерянно замер - и получил эфесом в лоб. После чего украсил изящным нарядом заплеванный пол.
Дон де Эспиноса тоже плюнул - в сторонку от поверженного собутыльника. Сел. Укоризненно посмотрел на бессознательное тело.
- Занятно, - объявил громко, - и что мне теперь с тобой делать? По уму так следовало бы счесть, что я был при исполнении, да сдать в кутузку с готовым приговором, и пусть сестра с зятем откупают тебя у аудиенсии. Но сегодня разум мне отказывает... Эй, найдется здесь пара человек, что согласится доволочь благородного дона до дому? Довольно богатого дона, замечу. Плата за услугу - на полу валяется.
Иначе - никак. Конечно, золото слишком щедрая плата. Но если уличный судья нагнется, чтобы подобрать среди сора и плевков сверкающий рыжий кругляш, то цена ему самому - казенный черный мараведи.
Желающие, разумеется, нашлись. Сгребли плату с пола - авансом. И двинулись - процессией. Носильщики с грузом на плечах - спереди, сеньор алькальд - сзади. Всякий встречный-поперечный трогает шляпу, иные и приподнимают. Сыплются вопросы.
- Что за франта поймали, дон алькальд?
- А что ж вы без своих ребяток? Опять всех разослали?
- Ой, офицерик с галер! Молоденький!
- Стой, судейская крыса! Отдавай товарища... О, да ты один, без подручных. Не пора ли тебе напомнить, что такое королевские галеры?
Но из-за угла выворачивает патруль. А чего стоят их зубочистки против алебард стражи, галерники теперь знают! Тем более, во главе патруля - самая грозная фигура в севильской страже. Мало, что отправит на гарроту, так еще и посмешищем сделает для всего города.
- Диего? Ты этих убьешь, или пусть бегут?
Сегодня патруль ведет единственный человек, которого в порту боятся больше, чем парочку Эррера-Эспиноса. От этого можно иной раз уйти... А потом вся Севилья будет пересказывать, каким шутом ты себя показал. Это не мрачная эпитафия от дона Терновника. Которая в чем-то и возвышает. Когда-то жанр породил Гонгора с его эпитафией Родриго Кальдерону.
"... Кто славно разорил державу,
кто славно шел на эшафот,
кто был разбойником на славу!"
И всякий идальго с большой дороги готов скорей умереть от меча поэта культистской школы, чем попасться на язык насмешнику. Лучше уйти в вечность мрачноватой фигурой, подобной некогда всесильному временщику, чем остаться жить среди насмешек. Которые очередной писака не замедлит перенести на бумагу. Поговаривают, сам Солорсано не брезгует вставлять в свои плутовские новеллы остроты Пенчо Варгаса.
- Пусть уходят... Пока. Тебя сюда словно святой Яго направил!
Младший альгвазил Варгас довольно крутит ус. С молодыми да ранними так всегда. Какой ты ни орел, а вытаскивать тебя из переделки старикам. Впрочем, Диего молодец, не стал втравливать патруль в лишнюю стычку. Потому стоит вернуть любезность.
- Проблемы? У тебя? Ха! У этих битых собак? Еще бы! После десятка пикаро четверо галерных солдат - сущие мелочи.
- Не убивать же солдат, за то, что они попытались защитить своего командира. Который, кстати, ни в чем не виноват.
- Не виновен? Галерник? Такое бывает? Но если случилось чудо, и ты прав - то куда и зачем его тащишь?
- Домой. Всего лишь пьян... А бросать неловко: добрый знакомый моего перуанского приятеля.
- Друг брата жены приятеля твоего знакомого, - подытоживает Варгас, - так и доложу. Рад был выручить.
Пальцы Пенчо мнут вислое поле видавшей виды шляпы. Патруль топает дальше, гремя доспехами и посмеиваясь. Когда скрываются за углом, раздается взрыв хохота. То ли командир развил тему, то ли что новое обнаружили. Недаром дежурства альгвазила Васкеса именуют веселыми.

Ворота. Обычно братьям-стражникам проход открыт. Но что ж это за день? Поперек пути опускается алебарда сержанта.
- Дьего, с тебя налог!
- Какой такой налог?
- И хоть бы мускулом двинул, - сержант обернулся к прочим караульным. - Скала, я ж говорю. Но даже скалы должны платить налог на вино! В твоем приятеле, мой изумрудный друг, никак не меньше арробы.
Шутка? Что ж, всякая шутка отчасти серьезна. А потому серьезный ответ вполне сойдет.
- Ну так уж и арробы! Он бы лопнул. Опять же, выпитое вино является частью человека, и обложению не подлежит.
- Оно так... Но, ради шутки, представь, что нам взбрело проверить твой постулат, заставив безвольное тело отрыгнуть все, что оно недавно поглотило?
- Я бы заметил, что исвергшаяся масса на вино лишь похожа. И просил бы вас отведать напиток ради доказательства обратного.
- Здорово! Дьего, если кое-кому из моей родни понадобится совет толкового стряпчего, непременно назову тебя.
Не если, но когда. Иначе к чему каверзные вопросы?
- Спасибо на добром слове. Спокойного вам дежурства.
За спиной - уже сердитая толпа. И пусть телеги днем в город не пускают, ворота забиты пешей толпой. Недаром все больше советников предлагают ворота снести. И смириться с потерей дохода.
Который вполне ощутим, несмотря на обильные дырки в стене. Взять тот же веселый дом: себе они, конечно, таскают вино через дыру безо всякой пошлины. И человечка пропустят. Любого, кто серебром позвенит.
Да только вино у них дороже, чем в городском погребке. А нагрянувшая вслед за торопливым путником стража получит точное описание внешности и одежды беглеца.
Вот и выходит, что ущерба нет.
Несколько шагов. Десятки счастливцев, миновавших внимательный взгляд караула. А потом снова короткая задержка. Окрик:
- Сеньора! Заплатите пошлину!
- Не будете же вы меня обыскивать, капитан? - судя по выговору, только из деревни. Остальные знают, насколько наметан глаз у караула. За полсотни лет слышно не было, чтоб женщину зря опозорили обыском. А было б слышно. В Севилье народ за поднятую мантилью растерзать может. Лет сто назад такое случалось... Так что, если караульные говорят - плати пошлину, значит, уверены.
- Не капитан, а сержант. Самая умная, да? Да так, как ты, не то, что кувшины при маврах - амфоры при римлянах привешивали. Пошлину, говорю, плати. Когда выну у тебя из под юбки все четыре бутыли, поздно будет. Тогда одними мараведи не отделаешься...
- Так откуда ж у меня деньги?
Ответ сержанта скрылся в шуме улицы. Впрочем, ответ Диего знал и сам. Нет денег - отдавай товар. Ну, эта переживет. Наверняка у нее свой. А если нет - спаси ее, Господь, от заимодавца.
Шаги, шаги... Над головой - сцепившиеся балконами дома. Улица Поцелуев: влюбленным даже из дому выходить не надо. Если они живут друг напротив друга... Вот она, ошибка христиан - нужно было сносить не один собор, а всю Севилью! И строить заново.
Еще поворот... А забияка пришел в себя, и как не вовремя!
- Кхуда вы меня тащите? - задергался. Ну что б ему не пробыть мешком с ногами лишнюю сотню шагов?
- Туда, куда вы сами дойти не в состоянии.
- Не хочу! - но ноги головы слушают, и идут, куда смотрят. А дурман снова побеждает сознание.

Господский дом начинается в нескольких шагах от парадного: двери всегда открыты. А слуги должны поглядывать, чтоб чужих людей не заносило. Но уж брата хозяйки должны знать...
- Доложите о доне Антонио.
- Сию секунду...
И вот - изнутри слышны тяжелые шаги и тяжелые слова. Впрочем, незлые. Напротив. Гаспар доволен. Выручить родственника из затруднительного положения - радость. Которую он будет воскрешать всякий раз, напоминая шурину об оказанной услуге. Тот будет принимать покровительство с должносй почтительностью, направив все раздражение на иную фигуру. И ждать случая, когда удастся встретиться с
Но еще более того рада его супруга. Которая все оглядывается - не уйдет ли редкий гость, пока она хлопочет над братом? Диего только собрался сбежать - но не успел. Несколько дружеских слов с перуанцем - и донья Ана уже вернулась.
- Через три дня мой муж дает большой обед... Он вас уже пригласил?
- Разумеется, - ворчит тот, - как я могу не позвать друга? Но Диего не любит пышных сборищ. Отнекивается!
- Возможно, вы согласитесь придти ради меня? Будут многие ваши знакомые по Академии... Даже сам Франсиско Пачеко!
- Что ж, ради прекрасной сеньоры я непременно постараюсь вырваться со службы. Но, боюсь, все равно опоздаю... Теперь меня снова зовут дела. Рад был помочь вашему брату. Гаспар, до свидания. Извини за беспокойство.
- Пустяки... - а сам неловко дергает ус, и сразу становился нескладным и даже нелепым. Один ус кверху, другой книзу, - Обязательно приходи! Знаешь, сколько голодных ремесленников от пера и кисти мне приходится подкармливать ради того, чтобы сеньор Франсиско, быть может, отписал обо мне словечко в Мадрид? Ну и ради удовольствия Аны, конечно - она находит немало приятного в их болтовне! Но мне-то тоже хочется с кем-то побеседовать. Так что буду очень рад тебя видеть...